Бюро передач - 17 Сентября 2010

Не существует других мест, где была бы такая очередь.
Десятки людей в маленькой каменной комнате. Пара скамеек, совковые весы, решётки на окнах. Придя сюда впервые, не верящий ещё в свой новый ад, не знающий, что к чему, с дрожащими руками - ты никогда не останешься без участливого совета, без нужных объяснений, а если захочешь - получишь пару историй, в которых не обошлось без сломанных судеб. Но - здесь не плачут. Здесь по-деловому, здесь в очередь, бывает, записываются на листочке, здесь у всех одна беда и один враг, но и единство это иллюзорно, потому что если ты упустишь своё, не прорвёшься вовремя за нужными бланками, то лишишься чего-то большего, чем лишился бы в очереди в магазин или кинотеатр. Ты лишишься возможности спокойно засыпать, зная, что твой родной человек остался сегодня без вольной пищи, без новой одежды, без твоей поддержки и твоего внимания.

Иногда, перед праздниками, количество людей в этом каменном мешочке достигает предела, и час пик в метро начинает казаться раем. Любое место, свободное от человеческого тела, моментально заполняется баулами и пакетами. В такие дни в очереди всегда шумно, случаются драки, и никого не останавливает ни пол, ни возраст. Потому что, придя к друзьям на Новый год без подарка, ты всегда сможешь извиниться или подарить попозже. А здесь, если твой родной не получит от тебя весточки в виде передачки, то праздник его, если хоть какой-то день в этом месте можно назвать праздничным, будет во сто крат холоднее.

***
Я иногда представляю, как входит сюда какой-нибудь милицейский чин, неся перед собой огромное пузо, сопровождаемый полчищем свиты... или нет, даже не так - входит маленький президент или премьер-министр, окружённый суровой охраной, в руках у него - свежеотпечатанный лист нового указа. "Граждане! - говорит он, - принят новый закон, согласно которому подлежит немедленному освобождению от уголовной ответственности тот, чей родственник либо представитель окажется единственным выжившим в этом помещении. Уважаемые посетители бюро передач, у вас есть полчаса, приступайте".

Это обычный день. Здесь пожилые бабушки, которые приносят незатейливые передачки своим непутёвым сыновьям или внукам. Здесь жёны и девушки: и молодые, в спортивном, непонятно, совершеннолетние ли; и беременные, и те, кто приходит за руку с ребёнком; и взрослые уже дамы, и молодящиеся бизнес-леди. Здесь посерьёзневшие отцы, здесь братья и друзья. Ещё минуту назад каждый из них был готов помочь, рассказать и показать, выстроиться в чёткую, терпеливую очередь.

Я вижу, как наяву. Сломя голову, бегут к выходу оказавшиеся здесь случайно - адвокаты, дальние родственники, приятели. Пожилые с оханьем и аханьем прижимаются к стенам, беременные прикрывают руками животы. А кто-то уже вцепился в рядом стоящего, выцарапывает глаза, таскает за волосы, бьёт ловким кулаком или неподъёмной сумкой; помещение наполняется криками, которые заменяют сам воздух. Пол устилают ненужные уже бланки и документы.

Это кончится, потому что всё когда-нибудь кончается. Выберутся те, кто захочет выбраться, те, кто решит, что их жизнь не стоит чьей-то свободы, что риск слишком велик, что силы их слишком малы. Выберутся, рыдая от бессилия, молодые мамы - у них нет права на такие жертвы. Выберутся те, чьим родным светят слишком маленькие сроки. Все желающие смогут выйти, ведь двери никто не запирал.

Кто победит? Я не знаю. Быть может это будет Отец. Уже немного седой, но всё ещё могучий русский мужик, который клялся сыну, когда тот был ещё малышом, что никогда не оставит его в беде. Он почти сошёл с ума от того количества женщин, которых убил за эти минуты; он почти не осознаёт реальность; большинство пальцев на его руках сломано из-за этой безумной драки. Но он идёт твёрдо и прямо, зная, что сегодня его жена наконец сможет обнять их сына. Что делать дальше со своим жутким грехом - он решит после.

Быть может, это будет Брат. Мне представляется молодой кавказец, смуглый и дерзкий, который никогда не выходит из дома без ножа. Вся его одежда пропитана кровью, но он смешлив, и, выходя из бюро передач, уже бегает взглядам по толпе, отыскивая родную душу. Он ни о чём не сожалеет, потому что весь мир мог бы сгинуть, лишь бы была жива его семья и его народ. На улице солнце, но нож не блестит в его руке, потому что на нём не осталось свободного от крови места.

Может, это будет Друг, или Подруга. Из тех, которых почти не бывает, из тех, которые навсегда, чья дружба крепче любого родства и любой любви. Я вижу их молодыми и почти смертельно ранеными; не идут они уже к выходу, а почти ползут. Они не умирали заживо без своих друзей, как умирали жёны без их мужей, и не плакали ночи напролёт, как плачут матери, когда сыновья в беде - просто внутри у них есть огромная клятва, которая не оставляет выбора, которая велит - надо жить по-людски или не жить вовсе.

Или это Мать? Или взрослая, дородная женщина, у которой отняли сына, едва она успела выпустить его в жизнь; или же, напротив, молодая девушка, чьего ребёнка лишили отца на долгие годы. Я будто бы вижу их обеих, идущих рука об руку, по сути они - единое целое. По их окровавленным лицам текут слёзы, но это лишь предвкушение радости, предвкушение того, как встретят они на улице своих любимых, отведут в родной уютный дом, приготовят лучший на свете ужин - несмотря на переломы после драки, несмотря на страшные рваные раны и пробитую голову, несмотря ни на что.

Вдруг это будет Жена? Незнамо как, но она победила - потому что не чувствует боли, точнее того, что именуется болью - это ничто по сравнению с моментом ареста и первого суда по мере пресечения, это просто чушь по сравнению с убийственными словами приговора. Она не чувствует боли, на лице её блуждает безумная улыбка, чем она билась? - неизвестно, мало ли что носят в сумочках женщины, на годы лишённые мужской защиты. Она не видит мёртвых вокруг себя, потому что мир её - не Вселенная, не родная планета, даже не страна. Мир её ждёт за дверью, живой и тёплый, такой близкий, свободный, наконец, от наручников, камер и мусоров.

Или это буду я. Несуразная девчонка с рюкзаком. Я буду переступать через трупы, стараясь не задевать их, будто бы они что-то ещё могут чувствовать. Ногти мои будут сломаны или же содраны с корнем, сломаны и зубы, наткнувшиеся на чью-то кость. Идти я буду медленно, волоча вывихнутую ступню, и за мной будет оставаться кровавый след, впрочем, незаметный среди всеобщей мясорубки. Моя наплечная сумка полегчает - ключи и ручки я оставила в чьих-то глазницах. Я выйду на свет, и там меня будет ждать маленький президент или премьер-министр, окружённый суровой охраной, а за их спинами будет открываться дверь, и из неё будет выходить моя Жизнь и моя Душа, улыбка украсит лик Его, руки Его, не скованные теперь наручниками, потянутся ко мне, не будет между нами клетки в зале суда, не будет конвоя, не будет двойного стекла, Он поспешит обнять меня, а я буду беспокоиться об одежде, пропитавшейся кровью и о пропитавшихся кровью волосах, о том, чтобы только бы Ему не был неприятен мой нынешний облик. Исчезнут все, и живые, и погибшие, и камень исчезнет, и асфальт, все звуки, все запахи, не будет ничего кроме Него, и это подобно будет новому рождению всего сущего.

***
- ...Девушка! Уснули, что ли? Дальше подавайте. Сало, лимоны, чай... Пакеты не забывайте развязывать. Что значит - просыпется? Я, что ли, должна за вас развязывать? Стойте и развязывайте всё. Вы всех задерживаете. У вас чаю на 30 грамм больше, чем написано. Здесь и здесь распишитесь. Такую колбасу нельзя. Нельзя, я говорю, не положено. Здесь тоже роспись. Всё, до свидания. Когда доставят? Сегодня, сегодня доставят.
Следующий!..
Товарищ Вечность

Форма входа

Поиск

Календарь

Архив записей

Наш опрос

БРАТСКИЕ САЙТЫ

Статистика